Взаимодействие антимонопольного и гражданского законодательства: когда следует остановиться?

Антимонопольные запреты, вторгаясь в сферу свободы договора, из инструмента защиты конкуренции могут стать препятствием для частных волеизъявлений. Где провести границу, за которой законодателю и правоприменителям следует остановиться? Сегодня это один из самых трудных вопросов.

Вопрос о том, как соотносятся между собой нормы законодательства о защите конкуренции и гражданское законодательство, с одной стороны, элементарный. Они соотносятся как черное и белое.

Гражданское законодательство – это форма существования позитивного частного права, т.е. норм, регулирующих отношения равных субъектов, основанных на идее автономии воли и принципе «можно все, что не запрещено».

Антимонопольное законодательство – это публичное право, т.е. нормы, регулирующие отношения между властью и коммерсантами, основанные на идее подчинения частной воли публичной власти, на принципе «можно только то, что разрешено».

Но, с другой стороны, нельзя не заметить, что антимонопольное законодательство и гражданское право иногда вполне взаимодействуют, как, скажем, Германия и Франция в известном «эльзас-лотарингском вопросе».

Во-первых, в знаменитой ст. 10 ГК РФ о пределах осуществления гражданских прав указано, что одним из них является ограничение конкуренции.

Иными словами, нельзя пользоваться субъективными частными правами (вещными, обязательственными, исключительными, корпоративными) для ограничения конкуренции. Эта норма показывает, что идея защиты свободного экономического состязания не чужда и частному праву.

Во-вторых, еще более тесная связь антимонопольного и гражданского законодательства заметна в п. 7 ст. 1252 ГК РФ, которым установлено, что нарушение исключительных прав может быть не только частноправовым деликтом, но и недобросовестной конкуренцией. Получается, что одни и те же действия нарушителя могут порождать не только частноправовые последствия, но и реакцию антимонопольного права.

Строго говоря, исключительные права представляют собой очень интересную сферу, которую можно условно обозначить как «интеллектуальную монополию».

Некто изобрел лекарство и получил патент на него; но без этого лекарства невозможно спасать человеческие жизни. Кто-то другой изобрел новейшую технологию в сфере передачи данных и запатентовал ее; но без этой технологии остановится развитие техники. Повод ли это защищать частный интерес, а не публичный? Некто написал оперу (книгу, снял фильм и т.п.), но без распространения этого произведения не будет развиваться искусство. Еще один пример – искусственно возникающая монополия при регистрации товарного знака, когда помещение знака на производимую и продаваемую в одной стране продукцию де-факто закрывает возможность ее свободного импорта в другую страну.

Эти вопросы частного права невозможно решить без привлечения концептов права антимонопольного.

Однако наиболее интенсивные попытки взаимодействия мы встречаем не со стороны гражданского права, а как раз стороны законодательства антимонопольного. Здесь достаточно вспомнить положения ст. 10 Закона о защите конкуренции[1], запрещающие монополисту навязывать «невыгодные» (но не незаконные!) условия договора. Еще дальше идут положения Закона об основах государственного регулирования торговой деятельности[2], которые ограничивают свободу договора в сфере ритейла, т.е. там, где экономической концентрации вроде бы не наблюдается!

Иными словами, четко видно, как публично-правовой метод («нельзя», «запретить», «не допускать») проникает из антимонопольного законодательства в гражданское. А это неизбежно влечет ограничение фундаментальной частноправовой ценности – идеи свободы договора, возможности договариваться так, как угодно сторонам.

Наверное, сегодня для законодателей, ученых и судей важно определиться с тем, где же остановиться в наступлении идеи конкуренции, в которой заинтересовано все общество. Когда следует сказать: «Довольно, это уже сфера частных волеизъявлений, прочь отсюда»?

Понятно, что это бесконечно сложный вопрос, требующий не только интеллектуальных усилий, но и «полевых измерений», которыми я, разумеется, не располагаю. Но, по моим ощущениям, законодатель ошибается, когда дает антимонопольному органу такой очень тонкий и чувствительный именно к частным волеизъявлениям инструмент, как контроль за справедливостью договорных условий.

Все-таки идея наведения «железным антимонопольным мечом» тотальной справедливости в контрактах (в сферах, где нет экономической концентрации) себя никогда и нигде хорошо не зарекомендовала. В России есть весьма показательный пример – попытка установить абстрактный справедливый баланс интересов в договорах торговых сетей и поставщиков продукции. Чем она закончилась, знают все практикующие в этой сфере юристы. Вместо, например, условия об отсрочке платежа на 180 дней (которое теперь запрещено законом) мы видим условие о том, что «неустойка за просрочку платежа начисляется на 181-й день просрочки». Вот и весь результат…

Разумеется, участники оборота в последней из описанных ситуаций небезоружны: ГК РФ предоставляет им целый арсенал способов защиты – нормы о ничтожности сделок, направленных на обход закона, о договорах присоединения и т.п.

Поэтому все же, на мой взгляд, антимонопольному праву надо «держать себя в руках» и не допускать экономическую концентрацию вместо того, чтобы ограничивать частные волеизъявления там, где ее нет.